Среди всех критиков буржуазного образа жизни, самым ярким и непримиримым был, конечно, Леон Блуа – французский писатель, эссеист, мыслитель и ревностный католик.

Его называли пророком, рыцарем, палачом и ненормальным. Ненавидели, презирали и восхищались. Увольняли с работы, высмеивали и пытались не замечать. Но ему была неважна вся эта суета, он считал себя воином Христовым и каждый день выходил на бой в своих статьях, романах и дневниках. Погружаясь в нищету, он обличал богатство и культ денег. И если другие критики буржуазного строя доставляли неудобство лишь уколами и ссадинами, то Блуа заживо сдирал кожу, и как чулок выворачивал ее наизнанку. Он был памфлетистом в самом огненном смысле этого слова. Его тексты прожигали железобетон устоявшихся норм и пронзали каменные глыбы безверия.

Сила высказывания у Блуа была такова, что обыватели зажимали уши и бежали прочь, чтобы только его идеи не входили в них и не омрачали их «праведное» существование. По остроте идей и апокалиптическим нотам, Блуа можно сравнить разве что с Ницше – философ был столь же радикален и столь же бесстрашен.

Блуа продолжал, с одной стороны, дело отцов церкви – вел проповедь Христа Распятого, а с другой стороны – был продолжателем шутовской манеры Рабле. Совмещал поиск духовных истин с резкой критикой церковнослужителей и рядовых католиков.

Язык у Леона Блуа отличался предельной откровенностью и глубиной. Метафизические откровения смешивались в его текстах с высочайшей поэзией образов и обильно приправлялись отборными ругательствами. Несопоставимые жанры оказывались в его речах выверенной гармонией. Его почти площадная брань, на грани богохульства, соседствовала с личными мистическими откровениями, близкими к экстазам святых.

«Речь идёт именно о Царстве Бедных, царстве тех, кто добровольно избрал и возлюбил бедность. Всё прочее — суета, ложь, идолопоклонство и мерзость.
И пусть отступники и кретины сколько угодно обвиняют меня в бунтарстве или анархизме! Я предвидел и даже желал этой несравненной чести — восстановить против себя всех зажравшихся, превозносящих чревом и низких душой. Буря ненависти и гнева не в силах заглушить душераздирающего стона:
Небо для таких бедных, как мы.
Даже в смерти я не забуду эти рыдания!»

Леон Блуа «Кровь бедняка»

Родился Леон Блуа 11 июля 1846 года, на юго-западе Франции, в городке Нотр-Дам-дё-Санилак, в семье чиновника министерства дорог и мостов. Его отец был масоном, а мать – страстной католичкой.

В детстве Леон получил домашнее образование, ориентированное на архитектуру, рано начал заниматься литературой, вел дневник. В ранней юности, под влиянием радикальных идей отошел от католической веры. После школы отец устроил его клерком в железнодорожную компанию, но Блуа относился к работе прохладно – он тяготел к живописи и литературе, и мечтал поступить в школу изящных искусств. К двадцати годам, он уже начал писать статьи, но признания не получал из-за реакционной направленности своих воззрений. Его излюбленными темами были – социальное устройство общества и резкий антиклерикализм.

Ключевым событием жизни Блуа стало его знакомство в 1868 году с Жюлем Барбе д’Оревильи, знаменитым французским писателем и весьма экстравагантным человеком. Блуа устроился к Барбе добровольным секретарем и оставался с ним в дружеских отношениях до самой смерти последнего. Под влиянием мэтра у Блуа произошло духовное перерождение – он вернулся в католичество и обратился к течению традиционалистов.

В 1870 году Леон Блуа отправился добровольцем на франко-прусскую войну, где, по воспоминаниям очевидцев, зарекомендовал себя бесстрашным и мужественным человеком.

По возвращению с войны, Блуа погрузился в мир газет и издательств, куда его устраивал, благодаря своим обширным связям, Барбе д’Оревильи. Но Блуа там долго не задерживался – его увольняли – то за отказы в написании заказных статей, то за неучастие в травле коллег. Он был абсолютно честен, неподкупен и бескомпромиссен. И благодаря этим, крайне редким, качествам – неудобен. Слухи о такой позиции Блуа распространялись и, со временем, его вообще перестали брать на какую-либо работу. Просто не хотели связываться и считали юродивым. Те, кого он обличал и ругал, не могли ему этого простить, а обличал и ругал он практически всех.

«Нужно самому побывать в шкуре бедняка, чтобы понять, как тяжело без конца отдавать заработанное потом и кровью, отрывая от своих детей лакомый кусок, чтобы набить брюхо и кошелёк праздного бездельника, крупного или мелкого, проклятого Богом и людьми, неспособного даже на утробную благодарность тем, кто его питает».

Леон Блуа «Кровь бедняка»

Он был одним из людей, глубоко травмированных буржуазным уродством, израненных неправдой окружающего мира и мечтающих о возвращении золотого века. Царства чести, благородства и милосердия. Времен первохристианского братства.

Многолетним другом и соратником Леона Блуа был Вилье де Лиль-Адан – прекрасный писатель и поэт, граф, потомок знатного рода, презирающий власть и богатство. Он был очень похож на Блуа – всю жизнь прожив в бедности, умер абсолютно нищим. Поль Верлен, французский поэт, в своем знаменитом эссе причислил де Лиль-Адана к «проклятым поэтам». Проклятые – это непонятые, высмеиваемые и презираемые толпою.

У всех людей такой породы, каковыми были де Лиль-Адан, Блуа, Гюинсманс, Бодлер, Пеладан и Элло было нескрываемое омерзение к устоявшимся порядкам. Им становилось дурно до рвоты, когда они смотрели на окружающий их мир.

В тяжелые времена безработицы и нищеты Блуа непрестанно занимался литературной деятельностью. В общей сложности он написал два романа и огромное число эссе. Но главным трудом его жизни был многотомный дневник, отражающий самые потаенные и искренние мысли автора.

Свой пламенный и сверкающий стиль Леон Блуа унаследовал у Барбе д’Оревильи. Однако, постепенно Блуа уходил от этого влияния. Он отбросил все иносказания и деликатности, фантастические допущения и ужимки, свойственные стилю Барбе – проза Блуа стала более глубокой, конкретной и правдивой. Его голос перестал быть чарующим и витиеватым, а стал жестким и острым, как клинок. Его тексты исходили из самых глубин души, прорывались наружу и пришпиливали человеческие пороки к позорному столбу.

Кроме д’Оревильи на Блуа оказал влияние Эрнест Элло, тончайший христианский писатель-мистик, отлученный от церкви за свои яркие неканонические высказывания. Еще с молодости, Блуа был в восторге от размышлений Элло о нашем мире как о полной противоположности Царству Христову, о страхе перед бездуховностью социума и глупостью людей.

Но Элло говорил об этом спокойно и осторожно, Блуа же рычал как дикий лев. Элло был похож на Блуа своей абсолютной бескомпромиссностью – он никогда ни на секунду не предал Истину и всю свою жизнь отражал нападки на нее.

Фундаментальной идеей Леона Блуа была идея о необходимости страданий и поэтому Распятый, как предельно страждущий, являет себя венцом всей человеческой истории. Он, рожденный в хлеву, был божественно Нищим. Ведь только истинный Бродяга может понять нужды и страдания бродяг. И, наоборот, как можно что-либо просить в молитвах у Нищего. Его можно только утешить.

Жизнь человека, по Блуа, только в той степени жизнь, в какой она сопричастна страданий, уподобляясь в этом Господу. Чем сильнее человек покинут, одинок и беден, тем ближе он к престолу Бога. И, конечно, наоборот:

«Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете».

Лк. 6:24-25

Богатство, говорит Блуа, имеет свойство развращать любые идеи и опошлять самые древние истины. Оно, как проказа, разъедает организм и делает невозможным любые духовные поползновения. Деньги – это кровь бедноты, кровь Спасителя. Богачи, поедая плоть и кровь бедных, участвуют в страшной Евхаристии и созидают свое осуждение, считал Блуа. Только бедность делает человека открытым для метафизического воздействия Бога. Бедность – божественна, она плоть от плоти Христовой.

Сам Блуа сознательно взял на себя крест нищеты, жил подаяниями и помощью друзей. Появляющиеся у него деньги он раздавал таким же страждущим, как и сам. Нищету он рассматривал как благословение Господне и старался не покидать ее спасительного омофора.

Блуа, как говорили доброжелатели, имел дело исключительно с Абсолютом. И сам был абсолютным. В своих обличениях католиков он шел даже дальше чем обычно, именно потому, что сам был католиком. Он обожал и преклонялся перед Церковью за ее святость и ненавидел церковь за ее отступление.

«Взгляни на эту богомолку с мордой крокодила; ее изрыгающая хулу пасть пожрала немало репутаций. Взгляни на кающуюся грешницу, похожую на голодную гиену, — эту мастерицу ужасов, приносящую несчастье и неустанно плетущую себе власяницу из веревки повешенного, не отгонишь от исповедален. Взгляни на домовладелицу, спесивую и непрошибаемую: эта всесильная пьяница заранее облизывается при мысли о муках несчастных жильцов, не щадящих сил чтобы набить брюхо этой стервы и на потребу ее заднице».

Леон Блуа «Кровь бедняка»

Бывало, у Блуа вырывались такие страшные проклятия в адрес церкви, по сравнению с которыми выпады неверующих и антиклерикалов казались детским лепетом. Он кричал в своих работах, что если Христос придет сейчас, то будет сразу же отвергнут Католической церковью – как всегда бывают отвергнуты все, выходящие за средний уровень прихожанина-мещанина. Блуа не мог забыть церкви отвержения Верлена и Элло. Он также понимал и то, что церковь не нуждается и в его служении, исполненном искренней веры.

Людей непонимающих смысл рождения и смерти, не чувствующих великого таинства жизни и неосознающих безграничного по красоте божественного замысла, Блуа считал скотами и свиньями, озабоченными только своим благополучием. Своим комфортом и сытостью.

«Задумываемся ли мы о досуге торговца? О, ужас несчастной души! Ни чтения, ни одной благородной мысли, ни утешительных воспоминаний, никаких стремлений — только продолжить назавтра вчерашние грязные делишки. Деньги, добытые хитростью и грабежом, свистопляска цифр и люк в преисподнюю».

Леон Блуа «Кровь бедняка»

Блуа всею своею душой ненавидел теплохладность мещан, их спокойное и трусливое существование, их расчетливость и практичность, их безверие. Сам же он был пламенным католиком – его вера, яркая как солнце, ослепляла и воодушевляла. Он напоминал средневековых монахов, пребывающих в бесконечном молитвенном экстазе и дерзающих обращаться напрямую к Спасителю.

Блуа видел вокруг себя океан душ. Его обступала тьма неверия, тьма уснувших людей, убегающих от Страждущего. Они, погрязшие в пороках, не могли продрать глаза свои и увидеть Свет, не могли раскрыть ноздри свои и вдохнуть Воздух.
Но им придется проснуться, говорил Блуа, когда наступит время платить по всем векселям…

Блуа, подобно пророку, предвидел будущий триумф торгашей и обывателей. Царство середнячков. Это самые опасные твари, считал Блуа. Они носят крестик и ходят к Причастию, но мечтают лишь о прибытке. Смыслом их существования был и остается комфорт, достаток и общественное признание. Такие полностью уничтожат огонь истинной веры, и пойдут колоннами прямо в самое пекло ада — пророчествовал Блуа.

Естественно, что он был одинок, и лишь несколько человек отваживались с ним дружить. А когда в 1889 году Блуа похоронил своих ближайших сподвижников Барбе д’Оревильи и Вилье де Лиль-Адана, он остался совсем один.

Но Господь его не оставил – в самом конце 1889 года Блуа познакомился с Жанной Мольбек, дочерью датского поэта Кристиана Фредерика Мольбека. Жанна приняла католичество и в 1890 году стала супругой Блуа.

В течении шести лет в браке родилось четверо детей и финансовые проблемы только обострились. Но Жанна разделяла убеждения мужа и была для Леона Блуа крепкой опорой.

Умер Леон Блуа 3 ноября 1917 года, оставшись верным своему пути – крест нищеты он пронес до самого конца жизни. В нищете Блуа видел единственно возможный путь для человека. Путь, который доступен любому и который приводит в божественные обители. Блуа говорил – не надо искать счастья в другом социальном устройстве. У нас есть лишь эта жизнь и мы будем счастливы только если начнем относиться друг к другу как братья.

В наше время Леон Блуа практически забыт, хотя его хорошо знали и любили ведущие интеллектуалы XX века – Николай Бердяев, Хорхе Луис Борхес, Карл Шмитт, Эрнст Юнгер, Генрих Бёлль. Юнгер восхищался Блуа и цитировал его в каждом своем произведении. Бёлль мечтал сказать по-немецки то, что Блуа говорил по-французски.

На русский язык Леон Блуа практически не переведен. Очень жаль, ведь именно русскому сердцу должен быть особенно близок этот, вероятно, последний борец за Истину. Человек, построивший свою жизнь на простоте и святости, связавший воедино идеи и судьбу.

Леон Блуа проложил дорогу тем, нашим современникам, кто хочет отдать Богу всего себя.
Тем, кто не признает никаких компромиссов, сделок и ограничений в духовной жизни.
Тем, немногим, кто искренне верит, что есть еще выход из окружающей обывательской серости и теплохладного болота…

Стихотворение «Музыка», посвященное Леону Блуа, лежит здесь…