Мистический Сергиев Посад. Паломничество в Лавру

В начале лета, беспокойного 2021 года, в день, когда годы мои перевалили за пятьдесят, я отправился в паломничество в Сергиев Посад. Хотелось мне добавить сил и уверенности. Привнести покоя душе своей.

Хотелось мне, быть может в последний раз, посетить Лавру и в смиренном трепете припасть к раке с мощами преподобного Сергия, помолиться рядом с ним и осветить свои чëтки его сиянием. Ещё хотелось побывать в Гефсиманском скиту, навестить могилы Василия Розанова и Константина Леонтьева, прогуляться по улочкам, помнящих Павла Флоренского, Сергея Дурылина, Михаила Пришвина и Сергея Фуделя, людей очень многому научивших меня и чрезвычайно близких мне.

Последний раз я был в Лавре 8 лет назад, и с тех пор жизнь сильно изменилась. Практически всё потеряло прежнюю форму. Мир стал размываться и истончаться. Скорости увеличились, и стало казаться, что земное притяжение уже совсем скоро не сможет сдерживать быстрорастущие аппетиты одержимых собственной важностью людей. Дух времени показал своё истинное лицо и стал моим лютым, экзистенциальным врагом.

Мне понадобилась передышка. Поэтому я и отправился в Сергиев Посад.

Сергиев Посад

Переживания.
Они бывают очень сильны.
Они могут всецело захватить.
Но: они не важны.
Важно то, что за ними.
С.Т.

Город начался с Троицкой церкви, срубленной в середине XIV века преподобным Сергием. Это было событием невиданным. Ведь до преподобного не освящали храмы в честь Святой Троицы. Именно Сергий Радонежский начал такую традицию, и она прижилась. После его кончины тысячи Троицких храмов разбрелись и разъехались по Руси.

Даже имя преподобного стало нераздельным с Троицей. Свято-Троицкую Лавру чаще называют Троице-Сергиевой. А в церковных службах, тропарях и акафистах преподобный зовётся чтителем Пресвятой Троицы.

Вокруг Троицкой церкви возникло небольшое поселение — к Сергию стекались монахи, мечтающие об углублённом духовном делании, и простые люди, желающие жить рядом с великим праведником.

В 1380 году в Сергееву обитель приходил получать благословение на битву князь Димитрий Донской. В 1408 году монастырь уничтожили монголо-татары, а в 1422 году, на месте сожжённой Троицкой церкви был построен величественный Троицкий собор – главная цель моего паломничества.

В середине XVI века, при Иоанне IV Грозном, обитель преподобного Сергия укрепили мощными кирпичными стенами с башнями и построили Успенский собор. Монастырь принял привычный для современных людей вид. В начале XVII века обитель около полутора лет выдерживала осаду польско-литовцев. В конце XVII века молодой Пётр I отсиживался за стенами монастыря во время стрелецкого бунта.

В 1742 году императрица Елизавета присвоила монастырю статус Лавры. А в 1920 году Лавру закрыли и превратили в музей. Но уже в 1946 году монашеская жизнь возродилась, и Лавра вновь стала главным монастырём страны.

В 1919 году Сергиев Посад переименовали просто в Сергиев. А с 1930 по 1991 годы город назывался Загорском, в честь революционера Владимира Загорского. И, что интересно, в названии совершенно не ощущается фамилия, но определённо чувствуется местоположение «за горами».

Такой интересный топонимический казус сыграл добрую службу городу. Загорск как бы вышел из унылого ряда новоиспечённых однотипных городов-фамилий и обрёл новое, красивое и таинственное звучание.

Раньше, лет восемь назад, в Сергиевом Посаде, по дороге от вокзала до Лавры, путь паломника преграждали миллиарды торговцев всяким барахлом. Они были повсюду – врывались в жизнь, дышали в спину и набрасывались издалека. Неистовство наживы прострелило души этих людей насквозь. Бесконечные мочалки произносимых ими слов мешали паломникам сосредоточиться на главном.

Теперь, к счастью, всë стало иначе. Бытие преобразилось магически – торгаши исчезли с улиц, они сгруппировались в торговых комплексах и «православных» магазинчиках. Стихийная одурь потребления, наконец, стала принимать удобоваримые формы. Перекупщики и барыги больше не смущают одиноких пилигримов бессмысленностью своего существования.

Путь к Лавре открыт, и можно спокойно проследовать к древним её стенам. Можно идти и внимать тихому шелесту ветерка, вкрадчиво струящегося с самой вершины горы Елеон.

Троицкий собор

Лавра для меня – это конечно Троицкий собор и только он. Весь остальной архитектурный ансамбль монастыря лишь пристройка к собору и никак не трогает мою душу. Это даже не огранка бриллианта, это просто пристройка.

Троицкий собор невозможен для описания и понимания. Он именно настоящий, волшебный, мистический. Внешне храм предельно скромен: белокаменный, четырехстолпный, одноглавый, увенчанный шлемовидным куполом. Внутри тёмный, закоптелый, он кажется больше чем снаружи, а оно так и есть. Внутри захватывает дух и становится легко. Словно голубь вылетел на Благовещение. Словно и мира нет, а есть лишь Храм Божий. Есть лишь Пресвятая Троица, нераздельная и неслиянная.

Существуют фотографии XIX века, на которых Троицкий собор ярко расписан. Мне это не нравится, я больше люблю его современный вид – белый, аскетичный, пристальный.

Я приехал в Сергиев Посад на электричке, отъезжающей в 5:45 с Ярославского вокзала Москвы, в будний день. Спокойным шагом я пришёл в Лавру, аккурат после ранней Литургии – она начинается в 6:30 и заканчивается около восьми утра. В это время в Троицком храме немноголюдно, спокойно, тихо и блаженно. После службы можно долго постоять у серебряной раки с мощами преподобного Сергия, чтобы помолиться и совершить необходимую духовную практику. Ощущения после такого опуса незабываемые и очень ценные. Можно хранить их в своём сердце всю жизнь и возвращаться к ним бесконечно.

Но так блаженно там только рано утром и только в будни. Уже к десяти утра начинает выстраиваться огромная очередь из православного и неправославного люда, ищущего Истины или чуда. Но это меньшая часть людей. Большую же часть представляют собой невыносимые туристы-зеваки, измеряемые автобусами, передвигающиеся стадами и размахивающие палками для селфи. Вот это страшная беда. Такие люди шатаются повсюду, громко коммуницируют, и всё окружающее их сущее делают фоном для собственных фотопортретов. Они ни во что не верят и ничего не знают. Они просто шатаются из страны в страну, из города в город, из храма в храм. Единственным результатом таких поездок является пустота и посты в инстаграм, что ещё менее сущностно чем пустота.

Но, выбросим их подальше из наших странствий и вернёмся к Лавре.

«Троица» Рублёва

С Троицким собором связано имя ещё одного величайшего русского святого – иконописца Андрея Рублёва, инока московского Андрониева монастыря.

Преподобного Андрея и его друга Даниила Чёрного пригласил для росписи только что построенного Троицкого храма игумен Никон Радонежский, ученик преподобного Сергия. Он же попросил Рублёва «образ написати Пресвятыя Троицы, в похвалу отцу своему, святому Сергию чудотворцу». Росписи, увы, не сохранились, но осталась самая главная и самая загадочная православная икона «рублёвская Троица».

Простота исполнения, красота воплощения и величие замысла сделали икону каноном для иконописцев последующих веков. А при Иоанне Грозном, во время Стоглавого собора, было издано повеление писать Троицу только так, как написал Её Андрей Рублёв.

Иоанн Грозный, самый набожный царь, вознёс «Троицу», но и он же упрятал её в золотые ризы. Это случилось в 1575 году, и с тех пор более трёхсот лет икону пленил драгоценный оклад, и не видели её страждущие. В начале ХХ века «Троицу» разоблачили и обнаружили, что она сильно потемнела. Стали реставрировать, осветлять, но успеха не добились, а только ухудшили ситуацию. Икону снова заковали в ризы. А мир постепенно катился во тьму.

И когда в 1917 году к власти пришли те, кто откровенно называл себя богоборцами, «Троица» неожиданно открылась и воссияла. Причём не просто освободилась от спуда золотых риз, но и была профессионально отреставрирована, перенесена в Третьяковскую галерею и помещена в надлежащую температурно-влажностную атмосферу. По неисповедимому промыслу Божию именно безбожники заново подарили миру «Троицу».

Сейчас в храме на месте рублёвской иконы, справа от Царских врат, висит копия, сделаная в 1926 году. В том же ряду, левее Царских врат, располагается ещё одна копия, так называемая копия Годунова – царь заказал её в 1599 году.

Преподобный Андрей совершил невиданное чудо – он создал ослепительной красоты маяк, подсказывающий направление поисков Истины. Его икона словно светильник привносит в мир свет и не даёт отчаиваться ищущим. И чем темнее становится окружение, тем ярче светит «Троица». Чем холоднее дует ветер, тем теплее её лучи.

Я, конечно, считаю, что любой иконе место в храме, но в случае с «Троицей» всё иначе. Пусть она находится в Третьяковской галерее, в главном музее страны. Это усиливает влияние иконы на наш мир. И делает её более доступной, как это не странно. Я, например, в Москве бываю гораздо чаще, чем в Сергиевом Посаде. Мне не составляет труда забежать в Третьяковку, в зал Рублёва и помолиться там. Ведь этот зал всегда пуст и тих. Можно забыть о времени, вглядываться и внимать замыслу преподобного Андрея, чтобы вдруг, одномоментно, вкусить Проявление.

Проявление иконы происходит видимо и невидимо. Видимо, зримо она украшает музейный зал, радует глаз взыскательного посетителя, ценителя древнерусского искусства. А невидимо «Троица» простирает лучи свои во все стороны и освещает Путь немногочисленным пилигримам, «ищущих же прежде Царства Божия и правды Его».

Ведь и сам сюжет иконы проявляет себя не сразу. Сначала зритель видит трёх Ангелов и Агнца на дискосе, прочитывает ветхозаветную историю, осмысляет её и вбирает в свою душу. Но потом, присмотревшись внимательнее, понимает нечто более важное. Нечто бесконечно прекрасное и жуткое одновременно. Зритель видит, что левый и правый Ангелы изображены в форме чаши, а внутри Чаши располагается центральный Ангел, сам Христос. Он в красном. Ведь именно на Него надели багряницу римские воины. Христос – Агнец в Чаше. Прямо сейчас, сегодня, Его распинают. Это происходит всегда.

В своё время эту мысль блестяще выразил Блез Паскаль: «Агония Христа длится вечно, и в это время нельзя спать».

Монастырь

Башни крепостной лаврской стены не родные друг другу сëстры. Они разновозрастные и разнозначимые сооружения. Их сугубо утилитарные названия не дают оснований для глубоких размышлений, а просто констатируют их функции. Если смотреть от центрального входа посолонь, то башни располагаются так: Пятницкая, Луковая, Водяная, Пивная, Келарская, Плотничья, Каличья, Звонковая, Уточья, Сушильная и Красная воротная.

Мне симпатична и близка только Пивная башня. Нравятся мне её строгие формы и название, отсылающее к хлыстам, с их радениями, дионисийством и экстазами опьянения «духовным пивом». Впрочем, и обычное пиво весьма способствует ослаблению железной хватки социума.

Пивная башня

Высоченная колокольня Лавры строилась целых 30 лет, с 1741 по 1770 годы. Высота её 88 метров и, к слову, она самая высокая в России. Но колокольня меня совершенно не радует – её сущность, изуродованная стилем барокко и осквернённая церковным магазином на нижнем ярусе, вносит только тихую и долгую грусть. Но это и хорошо, ведь без некоторой грусти не может обойтись ни одно паломничество.

А вот звон в Лавре чудный, благостный, глубинный. Хотя история лаврских колоколов предельно трагична. В 1929 году было уничтожено 19 колоколов. Большие разбили на металл, а малые развезли по музеям.

Чудом уцелел тогда легендарный десятитонный «Лебедь», отлитый в 1594 году по просьбе Бориса Годунова в честь рождения дочери Феодосии. Девочка прожила всего два годика и отошла ко Господу, но колокол, появившийся на свет благодаря ей, вот уже более 400 лет оглашает радонежскую землю благостным звоном. Отливал «Лебедя» знаменитый мастер Андрей Чохов, подаривший миру Царь-Пушку.

Только к 2014 году звонницу привели к первозданному виду.

Успенский собор заложили в 1559 году по велению Иоанна Грозного и построили в 1585 году. Внешне он очень напоминает Успенский собор Московского Кремля. Это большой, светлый, пятиглавый и пятиапсидный храм. Один из приделов освящён во имя великомученицы Ирины, что большая редкость в России.

Главная святыня собора – деревянный гроб Сергия Радонежского. Мощи преподобного покоились в нём почти два века и находились в Троицком соборе. В 1585 году их переложили в серебряную раку, а гроб перенесли в Успенский собор.

Расписан собор художником Дмитрием Плехановым в 1684 году. Росписи покрывают практически всё внутреннее пространство храма и смотрятся, конечно, грандиозно, но что-то меня смущает, что-то не по душе. Смотришь на них, и не радуется сердце, и не трепещет нечто волшебное внутри. То, что всегда трепещет при встрече с неведомым, вызывая одновременно страх и радость. То единственное, что даёт силы жить.

Не по душе мне и иконостас Успенского собора, созданный при непосредственном участии знаменитого в те годы иконописца Симона Ушакова. Нет в этих иконах горения духа. При взгляде на них не растут мысли в голове, не радуется сердце. А это и не мудрено, ведь Ушаков – яркий представитель школы так называемого «фряжского письма» или просто «фрязи». Фрязинами или фрязами тогда на Руси называли итальянцев и немцев. Фрязь появилась на Руси как раз в конце XVII века под явным влиянием западного ренессансного искусства, накрывшего Европу после Джотто ди Бондоне. Этот дух пришёл тихо, просачиваясь во все отрасли человеческой жизни, наполняя своими ядовитыми миазмами души людей, развращая их помыслы, их чаяния и задумки. Это было тотальное и планомерное уничтожение сакральности. От теоцентризма человечество спускалось к антропоцетризму.

Фряжское письмо – это внесение в иконопись духа мира сего. Искажение канонических форм и смыслов. Уход от идеального мира к миру «плотскому». Икона перестала быть вратами в мир горний и окном в метафизику. Икона перестала быть иконой.

Ведь икона – это видение озарённых Невечерним Светом. Здесь не нужна физическая точность, анатомические пропорции и страстные эмоции. Здесь отсутствует тленная плоть, но есть только лики, исполненные благодати. Есть чудо, а не изображение. Фрязь же стремилась именно к изображению, к точному изображению лиц, эмоций и настроений. Что и уничтожило сам принцип иконописи.

Фряжские иконы стали очень популярными и приветствовались властями. Только те, кого в скором времени начнут называть «старообрядцы» выступали против «богомерзких икон». Протопоп Аввакум о фряжской манере высказывался так: «А все то писано по плотскому умыслу, понеже сами еретицы возлюбиша толстоту плотскую и опровергоша долу горняя».

Черниговский скит

Черниговский скит расположен примерно в трёх километрах от лавры. Раньше он являлся частью Гефсиманского скита, но в настоящее время Гефсиманский скит находится в запустении, восстановлен только Черниговский. Двойное название – Гефсиманский Черниговский скит осталось с прежних времён.

Скит относительно молодой, он возник в 1844 году. Юродивый Филипп, живший в Лавре, решил найти себе место для сугубого уединения и построил подземную келью, по примеру келий Киево-Печерской лавры. Так зародился пещерный храм архангела Михаила. Позже в 1889 году, над пещерным храмом возник величественный Черниговский храм. К началу XX века скит получил полное архитектурное оформление.

С 1921 по 1924 годы оба скита были закрыты. До нашего времени дожил только Черниговский. В советское время в его стенах нашли свой приют различные организации, от школы-интерната для инвалидов до тюрьмы-колонии. Издевательства над скитом прекратились только в 1989 году – тогда началось возвращение обители в лоно церкви.

Храм во имя Черниговской иконы Божией Матери, хоть и был основательно изуродован, вернулся в свой дух и снова радует прихожан. Главная святыня храма – рака с мощами преподобного Варнавы Гефсиманского.

Черниговский скит красив, спокоен и тих. Он словно создан для одиночных прогулок – маленькие прудики, скамеечки, тропинки и две скромные могилы…

Здесь, на территории Черниговского скита нашли своё последнее упокоение два важных для меня человека, два уникальных мыслителя, Константин Леонтьев и Василий Розанов. Их могилы располагаются совсем рядом друг к другу, на пригорке, слева от входа в Черниговскую церковь. При жизни они никогда не встречались, но долгие годы переписывались и считали себя единомышленниками. Теперь они вместе навсегда.

Константин Николаевич Леонтьев, приехал в Сергиев Посад осенью 1891 года. Незадолго до этого он принял в Оптиной пустыни тайный монашеский постриг с именем Климент и по указанию старца Амвросия отправился в Лавру. Нести монашеское служение он решил в Гефсиманском Черниговском скиту, но добраться до него не успел.

По приезду в Лавру, Леонтьев остановился в Новой Лаврской гостинице (пр. Красной Армии, 140), где простудился, заболел и скончался 24 ноября 1891 года. Похоронили философа в Черниговском скиту, там, куда он так стремился в конце своей жизни.

Могила Константина Леонтьева

Василий Васильевич Розанов приехал в Сергиев Посад в сентябре 1917 года. Его буквально вытащил из голодного Петрограда отец Павел Флоренский, он же помог и с жильём. Но голод обрушился и на Сергиев Посад. Розанов остался без средств к существованию, постепенно угасал и скончался 5 февраля 1919 года.

Могила Василия Розанова

В 1926 году могилы посетил Пришвин и уже тогда с трудом их нашёл. Но запустение только начиналось, и масштабы его были неизвестны. Тогда Михал Михалыч, словно предчувствуя дальнейшие события, сделал подробную запись места захоронения. И только благодаря этому, в 1991 году, с помощью рулетки и теодолита, могилы великих философов были вновь обретены.

Обитатели

Перед поездкой в Сергиев Посад я, разумеется, прокладывал маршруты прогулок. Когда я нашёл на карте дома нужных мне обитателей, то был, признаться, удивлён. Все драгоценные для меня люди жили относительно рядом друг с другом, на середине пути между Лаврой и Черниговским скитом, вокруг места, прозванного в народе Красюковкой.

Но ещё более интересно то, что на карте рисунок адресов знаменитых обитателей Сергиева Посада похож на голубя. Причём, дом Розанова расположен в самом центре, дом Дурылина является глазом голубя, дом Флоренского — клювом, дом Пришвина – лапками, а дом Фуделя – кончиком крыла. А взор свой голубь устремил на здание бывшей Новой Лаврской гостиницы, где провёл свои последние дни жизни монах Климент, в миру Константин Леонтьев.

Я вижу это так – лёгкость и воздушность Фуделя, зоркость и точность Дурылина, острота и мощь Флоренского, почва и основательность Пришвина, сердцевина Розанова и устремление помыслов в мечты и прозрения Леонтьева.

Рассказ о некоторых из обитателей Сергиева Посада я продолжу в другой статье. Это будут небольшие зарисовки об интересных людях, укрепляющих своей молитвой город. Также я расскажу и о важных для меня книгах, написанных ими.

Философы

Хорошей иллюстрацией атмосферы монастырского городка служит знаменитая картина Михаила Нестерова «Философы». Сам Нестеров часто бывал в Сергиевом Посаде, дружил со многими его обитателями, а в 1910-х годах был свидетелем прогулки двух философов, отца Павла Флоренского и профессора Сергея Булгакова, двух русских софиологов.

Он так и изобразил их на картине – погружённых в думу, спокойных и устремлённых. Их лица метафизичны, в них есть строгость и предчувствие важных перемен. Они словно проникнуты величием момента. Вся картина пронизана символикой заката – розовые отблески на небе, на зелени и на подряснике отца Павла. Закат вкрадчиво являет себя не только в радонежской природе, не только в раздумьях двух мыслителей, но и в глобальном масштабе.

Наступал конец целой эпохи, целой культурной эры. Наступал конец Нового времени. Близилось нечто, где совсем не было места двум философам, совершающим свою вдумчивую прогулку над полями Сергиева посада.

В 1918 году Булгаков, по совету отца Павла, примет священнический сан, а в 1922-м будет изгнан из страны на печально известном «философском пароходе». Сам Флоренский будет расстрелян в 1937-м.

Отъезд

Утром последнего дня пребывания в Сергиевом посаде я вновь сходил в Троицкий собор, долго был там, погружённый в тишину. Я стоял, смотрел на иконостас и радовался. А когда ушёл, радость долго не покидала меня, оставалась где-то внутри и грела. Её отголоски до сих пор, словно всполохи первобытной космогонии, тихонечко касаются каких-то таинственных пределов моего существа.

Набрав в походную флягу воды из святого источника, я отправился на вокзал и поехал на электричке в сторону Москвы. В вагоне я читал книгу Юрия Стефанова «Скважины между мирами» и ощущал «ледяное дыхание метафизики». Сначала оно бодрило и обжигало, затем смешалось с теплом волшебной радости, подаренной мне преподобным Сергием, накрыло и заполнило собой всё внутреннее пространство меня.

Не доезжая до Москвы, на станции Мытищи я вышел и двинулся в сторону Волковского кладбища. Идти мне предстояло около пяти километров. Я специально не воспользовался наземным транспортом, я хотел долго идти пешком. Я готовился к важной встрече.

На Волковском кладбище, я отыскал одну необычную могилу, достал чётки и долго перебирал бусинки, произнося про себя заветные слова. Менгир, заменивший собой надгробный камень, отражал солнечные лучи и отправлял их обратно в огненную бездну солнца.

В воздухе чувствовалось дыхание чего-то очень важного…


Другие мои статьи из цикла «Мистические города»:
«Мистическая Старая Русса. Скотопригоньевск».
«Мистический Петербург. Взгляд на город через призму Вечности».
«Мистический Сергиев Посад. Обитатели»

Храни вас Господь!

Предыдущая запись «Цемент» Фёдора Гладкова – лучшее из советской революционной прозы
Следующая запись Мистический Сергиев Посад. Обитатели

Ваш комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *